— Так ведь можно же заметно увеличить число этих самых голосов! — Ирина определенно не желала воспринимать втолковываемые ей реалии.
— Видишь ли, Ирина, тут такая петрушка выросла, число голосов увеличить нельзя, — как маленькой принялся втолковывать ей улыбающийся с ноткой превосходства бонвиван, — иначе число голосов обязательно уменьшится у кого-нибудь другого, а они все уже давно распределены. Понимаешь? — Произнося это разъяснительную речь, мужчина, ухмыляющийся ей в свою противную пегую бородку, встал со своего места и надвинулся на Ирину. — Ну, же девочка, не упирайся, я предлагаю нам с тобой отлично провести время. — И он положил свою руку на плечо опешившей от такой фамильярности девушке.
— Не собираюсь я проводить с вами время, — Ирина попыталась скинуть руку, оказавшуюся неожиданно тяжелой. — Я к вам пришла своей работой заниматься, а флиртовать вы будете у себя дома, с вашей супругой.
— Колючка! — Разулыбался приставучий представитель партии народной свободы. — Но мне нравишься. Мы с тобой… сработаемся. Хотя, не люблю это слово: работа. От работы кони дохнут, а я жить хочу.
— Точно, — поддакнул один из «флотоводцев» из-за монитора. — Лозунг нашей партии «где бы ни работать, лишь бы не работать»! — И заржал, довольный изреченной донельзя избитой остротой.
— Ну, и оставайтесь тут, раз работать не хотите! — Психанула Ирина, кое-как справившись с руками липнущего к ней мужика. Соскочила со своего места и, стремглав, метнулась к выходу.
— Да работаем мы, работаем! Причем ударно. — Донеслось ей вслед.
— Ну, и ладно, работайте ударно, только без меня, — пробормотала Михайлова, глаза которой в этот момент налились густой зеленью. Отбежав примерно на квартал и постепенно перейдя на шаг, Ирина принялась на ходу размышлять, как обосновать Серебрянскому, тот факт, что она от их работодателей удрала. Ругаться будет…
* * *
Однако гости гостями, а на работу ходить все равно нужно. Подполковник Тетелютин, на этот раз уже, как обычно, при полном параде, прибыл в штаб своей колонии. Хоть и начальник, а на утренних планерках он предпочитал присутствовать всегда лично. Ну, нужно же быть в курсе жизни порученного его вниманию очень даже не простого учреждения.
Нынешняя пятиминутка, по мнению Ивана Михайловича, ничем особым от любой другой, за последние двадцать лет его нахождения в должности, не отличалась. Все те же мелкие и не очень правонарушения, исходящие от перевоспитываемого контингента, объемы и сортность спиленного лесоматериала, поскольку их колония, как и большинство в Забайкальском крае, специализировалась на лесозаготовках, работа и поломки вверенной в их распоряжение техники.
И только трагически грустный, практически убитый вид их заведующей санчастью сильно выбивался из общего привычно бодрого фона.
— Наталья Александровна, — у вас что-то случилось, вы сегодня какая-то грустная и неразговорчивая? — Все же нашел нужным поинтересоваться подполковник в самом конце планерки.
— У меня Туна пропала, — чуть не рыдая, поведала убитая горем женщина.
Вообще-то, полное имя Туны было Тунберг и была она не шведской больной на всю голову экоактивисткой, а кошкой, розовокожим сфинксом, хотя была названа именно в честь Греты Тунберг. Ну, просто когда это бесшерстное, страшненькое, лопоухое создание кто-то из бывших заключенных подарил заботливой ко всем своим пациентам, одинокой медичке, у нее одна единственная ассоциация и возникла. Та шведка ведь тоже сильно страшненькая на личико, разве что уши поменьше, да морщин пока нет. А вот прищуренный взгляд, когда та на саммите ООН свой эмоциональный бред транслировала, один в один, как у Туны. А потом женщина к живому подарку привязалась, даже на работу ее с собой таскала, благо начальство на такое нарушение контрольно-пропускного режима сквозь пальцы смотрело. И, вроде как, даже осужденные к кошке вполне приязненно относились. Подкармливали регулярно, отчего кошка со временем, ну, просто до невозможности растолстела.
— Надо задать вопрос заключенным. Наверняка, кто-нибудь, что-нибудь, да видел. — Предложил кто-то из присутствующих на утреннем заседании, и подполковник Тетелютин решил:
— Ладно, после окончания сегодняшних работ объявляйте общее построение. Задам этот вопрос всем сразу. Может, в самом деле, свидетели найдутся.
Естественно, зэки очень недовольны были, когда после тяжелого трудового дня их не распустили сразу по казармам, давая возможность отдохнуть и помыться, а потребовали снова построиться. Впрочем, кто и в какой тюрьме с мнением заключенных когда-либо считался?
— Ну, что, господа душегубы, воры и насильники, — обратился подполковник к негромко переговаривающейся толпе, пародируя слова всем известного комедийного фильма, — поступили наряды на раскорчевку пней на месте переработанной нами кедровой рощи в квадрате номер пять. Есть среди вас желающие?
Даже бывалые зэка после этих слов начальника испуганно притихли. Раскорчевка — один из самых тяжелых видов работ, кто же добровольно туда согласится. А самое главное, за что? Вроде, в последнее время крупных залетов по их колонии и не было вовсе. Нормально же жили.
— Да какая на нас вина, боярин? — Рискнул от имени всего общества поинтересоваться Филин, вор в законе, вообще, что называется, большого риска человек. Ну, а ему просто не так страшно было на обозначенных начальником работах оказаться. Воровской титул же не просто так дается. Работать ему в любом месте западло. А разница, где сидеть и играть с приближенными в карты, в лесу или на вырубке, не слишком-то и большая. На вырубке даже как-то получше: комаров меньше.
— У Натальи Александровны пропала ее кошка по кличке Тунберг. Лысая такая, розовая, — ответил Тетелютин, окидывая собравшийся перед ним контингент своим тяжелым начальственным взглядом. — Надеюсь, всем понятен ход моих мыслей?
— Да какая Тунберг, это же самая настоящая Тумба была. Жирная очень. Вот ее пацаны и съели с расстройства, что наша замечательная докторица не дает им таблеточек для повышения настроения. — Принялся изгаляться все тот же Филин. Мол, все смотрите, ну, нет у начальника средства против честного вора, Кости Сапрыкина!
Доктор Покровская, услышав про жестокую судьбу своей несчастной лысой страшилки, только всхлипнула и бегом с трибуны начальствующего состава умчалась.
Иван Михайлович даже сплюнул мысленно, услышав про таблеточки. Ясно же, что не просто так кошка пропала, а в качестве мести Наталье Александровне за отказ проносить на их зону наркотики. И какого черта, докторша про эти самые подкаты к ней насчет наркотиков самому Тетелютину не доложила? Он бы живо порядок навел. На него бы урки точно наезжать побоялись. Ладно, делать нечего, надо отвечать. Негоже начальнику колонии в словесном поединке какому-то законнику проигрывать.
— Вот гляжу я на тебя, Филин, и думаю. Не любишь ты, Константин, природу, мать твою. Вот и животину, которая плоть от плоти природной, ни за что, ни про что обидел… — от размеренного, спокойного тона бывалого хозяина зоны у Филина внезапно по загривку стадо муравьев, откормленных до размеров майских жуков, промаршировало. — Я ведь не все объекты для вашей работы еще перечислил. Есть у меня особенная делянка на полуострове, возле Баргузинской топи. Наши китайские партнеры давно одолевают наше же главное управление просьбами именно там лесные разработки организовать. Кедрач там уж больно здоровый на увлажненной почве уродился. Даже, пожалуй, исключительно из благоволения к тебе, Филин, до конца лета организую там отдельную постоянную бригаду, состоящую целиком из членов вашего отряда, чтобы время на разъезды туда-обратно вы понапрасну не теряли. Опять же, подозреваю, в таежной тиши, под хлюпанье воды в сапогах, да под звуки писка особо отборного гнуса, любовь к природе куда скорее получится воспитать. А товарищи тебя еще и поблагодарят отдельно за такую замечательную экскурсию, организованную исключительно за твои персональные заслуги.
